Петербургский сыск. 1874–1883 - Страница 55

– Говоришь, третий.

– Да, сведения абсолютно верны, подтверждены тремя разными людьми. Которые интереса к нашему сейфовому мастеру не питают.

– Значит, в столице есть двойник Прохора, либо, что самое невероятное, кто—то хочет, чтобы мы шли по следу Кузмина и вели следствие круг него.

– Может быть, – Миша сел поудобнее, даже закинул ногу на ногу, – н к чему такие сложности, ведь мы же можем предъявить Прохора для опознания начальнику станции?

– Вот, – указательный палец нацелился на Жукова, – приметы нам известны от, как ты его называл, Минц? – Миша кивнул. – Приметы известны от Минца, тебя это не наводит на определённые мысли?

– Минц? – Удивлению помощника не было предела, – Минц? – Повторил он, вы бы видели его, он не то, что ножа побоится в руки взять, я уж не говорю, чтобы смерти такое количество народа отдать. Нет, Иван Дмитрич, такого быть не может, при том, он не мог отлучиться со станции.

– Не мог, это правда, но ты же сам знаешь, что не всегда человек самолично участвует в злодеянии.

– Так вы подозреваете Минца?

– Я высказываю один из возможных вариантов нашего дела.

– Но как—то. – Жуков старался подобрать слова, но никак не удавалось.

– Миша, ты имеешь возражение?

– Да, – сыскной агент как—то подобрался и вроде бы стал выше, – имею. Начальник станции Минц, на мой взгляд, человек пугливый и смотрящий в рот начальству, ради места готов на унижения, но чтобы организовать, – Миша сжал губы и продолжил, – такое дело, но вы простите, Иван Дмитрич, но у него, как говорят наши подопечные. Кишка тонка.

– Не кажы гоп, как говорят в Малороссии, в каждом где—то там. – Путилин приложил правую руку к груди, – на полочке пребывает в сонном состоянии то, что прячем, но не у всех получается, прорывается это что—то сквозь глянцевую оболочку. Этот Минц назвал тех, кому утром продал билеты и кто направился с Ланской в столицу. Вот их и расспроси о нашей троице, тем более, что они ехали разным классом. Смекаешь?

– Что не понять? – Безо всякого удовольствия произнёс Жуков.

– Миша, если тебе не по душе то, что я поручил, то лучше мне направить другого агента, ты будешь смотреть предвзятым взглядом, и очевидные для другого вещи пройдут мимо тебя.

– Иван Дмитрич. – помощник резко поднялся, что стол скользнул ножками по паркету, – я – уже не мальчик, чтобы капризничать по поводу следствия, тем более, что речь идёт о преступниках, которые людскую жизнь считают за копейку.

– Тогда, Миша, жду твоих изысканий.

Только поздним вечером вернулся Жуков в сыскное отделение. Исколесил пол столицы, два раза ездил в Ланскую, отвлекал от дел пристава, который скрепя сердцем, выделил Путилинскому помощнику одного из околоточных, чтобы разыскать четверых невольных свидетелей, которые с утра ехали в город.

Чиновник Тимохин, ехавший третьим классом, аккурат сидел напротив двух незнакомцев, один из которых картавил и «подозрительно кидал взоры по сторонам, словно хотел высмотреть добычу», был лет тридцати пяти, круглолиц, с пышными усами и родинкой под правым ухом, это Тимохин приметил. Когда незнакомец смотрел в окно, второй помоложе, годков под тридцать, лицо нормальное, а вот глаза колючие, словно хотел проколоть сидящего напротив насквозь. На последок чиновник сказал: «Да не смотрел я на них, больно уж неприятные личности».

Степаниха, Евдокия Степановна Самотёкова, оказалась вопреки прозванию молодой женщиной, в накинутом на плечи старым потёртым платком и такой же потёртой куцей шубейке. «Денег у нее куры не клюют, – охарактеризовал женщину околоточный, – но ходит, как босячка». Та вообще ничего не могла сказать о тех двоих, хотя ехала тем же третьим классом.

Пётр Трофимович Иванов – степенный мужчина под пятьдесят с бородой, лопатой ложащейся на грудь, ехал первым классом. Незнакомого пассажира, который сел с ним на Ланской, рассмотрел хорошо, даже запомнил, что тот постоянно поглаживал правой рукой саквояж и на лице появлялась подобие хищной улыбки, скалил рот, что бросалось в глаза отсутствие передних верхних зубов, и только в этот миг становился заметным едва видимый горизонтальный ровный след, словно кто—то провёл острым лезвием под нижнею губою, серые глаза, нос с горбинкой, тонкие брови, словно прочерченные над глазами одной линией. Портрет совсем не напоминал тот, который дал в описание Минц. Было над чем задуматься, прав оказался Иван Дмитриевич, начальник станции участие в событиях в доме Федьки Весёлого принимал и самое непосредственное, хотя в минуту убийства находился на станции и отправлял поезда.

Приблудова, четвёртого пассажира, Миша не нашёл, тот уехал по делам в Москву. Конечно, важно побеседовать и с ним, но случая не представилось.

Смущённый Жуков сидел перед Путилиным.

– Значит, всё—таки Минц, – удовлетворённо потёр руку об руку Путилин, не стал упоминать, что Миша чуть ли не клялся о неспособности начальника станции не только принимать участие в убийстве, но и это убийство организовать.

– Как вы поняли, что Иван Егорыч замешан в этом деле?

– В Ланской живёт не так много народа, поэтому каждый знает, кто чем дышит. Вот Минц должен был знать Федьку, не такой уж Пёрышкин богатей, чтобы с таким почтением к нему относиться. И потом Минц тебе признался, что раз—два разговаривал с Весёлым. Да не могло такого быть, начальник станции, как и пристав, захаживали в заведение, а значит, знали хорошо хозяина заведения. Мог скрывать знакомство пристав, но начальнику станции ничем такое знакомство не грозило, тогда причина была в ином.