Петербургский сыск. 1874–1883 - Страница 54

На Сенную помощник начальника сыскного отделения Жуков прямо таки летел, подгоняя извозчика, нетерпение съедало более, нежели желание успеха.

Хотя глаза блестели и хотелось побыстрее добраться до площади, но мысли возвращались к Прохору. Вроде бы портрет, описанный Минцем, похож, тот же длинный острый нос, лошадиная физиономия, вот губы, но Кузмин всегда ходит с усами, да и не замечен он в кровавых делах, сейф вскрыть, так не составит труда, одно удовольствие. А вот человека жизни лишить? Не похоже на поведение, ой, как не похоже. Столько трупов. Хотя в жизни всякое бывает и человек становится зверем ни с того, ни с сего. В голову бешенство ударило, как те преступления, когда «жена мужа убоится», ан, нет, нож в грудь и вся недолга.

Только у дверей заведения Миша сообразил, что соваться в осиное гнездо не слишком разумно с его стороны, тем более, что за несколько лет помощника Путилина начали узнавать не только в лицо, но и по делам. Отступать не хотелось, честь дворянина была выше всякой опасности, и Жуков ступил в полутёмную залу с горящими кое—где масляными лампами, освещающими более себя, нежели близь расположенное пространство. Несколько минут глаза привыкали к полумраку, только после того, как Миша стал видеть, обратил внимание, что на него никто не взглянул и даже не обратил внимание, что пришёл новый посетитель.

В обычае Прохора сидеть в дальнем от входа углу, так спокойнее и когда полиция вдруг нагрянет, и когда надо незаметно исчезнуть через чёрный ход, не привлекая ничьего внимания.

Сейчас Кузмин сидел в благодушном состоянии, в непонятного цвета рубахе, расстегнутой у ворота и с тёмными пятнами пота, которые выделялись, когда Прохор размахивал руками. На лице мастера по сейфа такие глубокие морщины отпечатались и осоловелые глаза показывали, что он пьянствует не первый день, рядом сидели, лежали такие же осоловелые собутылники – прилипалы, которые, как мухи на дерьмо, слетались в предчувствии даровой выпивки и закуски.

«Не он», – мелькнуло у Миши в голове, но он не уходил, а наоборот пробрался к Прохору и, подвинув сидевшего рядом мужичка, примостился по правую руку.

– Здравствуй, Прохор! – Произнёс Миша.

– Ба! – Обрадовался Кузмин, – какие люди посетили нас.

– Потише, – поморщился сыскной агент.

– Может, чарочку! – Он замахал рукой, – эй! – Крикнул громко, стараясь перекричать мерный гул заведения, делая попытку подозвать полового.

– Я бы выпил, – наклонился Жуков к уху Прохора, чтобы не кричать, – да сам понимаешь служба.

– Эт мы понимам, – заулыбался Кузмин, – а в наши края как занесло?

– По твою душу.

– Михал Силантич, я перед столичным сыском чист, аки ангел на небеси. А что гуляю, так в России городов не счесть, – и засмеялся задорным грудным смехом, кося осоловелые глаза на сыскного агента.

– Давно сидишь? – Не обращая внимания на смех Кузмина, спросил Миша.

– Не знаю, – пожал широкими плечами Прохор, – деньги ещё пока есть, – и похлопал себя по груди.

– Значит, давно.

– Сегодня число—то какое?

– Двенадцатое.

– Двенадцатое, двенадцатое, – начал загибать пальцы Кузмин, но так и не смог посчитать, махнул рукой, – доже и не припомнить мне. Давай по чарке, – вдруг предложил он.

– Служба, – Миша присмотрелся к мастеру по сейфам, тот, в самом деле, был давно пьян, разило от него и перегаром, и потом, и табачным духом. Видимо, дня три, как деньги просаживает, надо ждать новостей о том, что в Киеве, Варшаве, а может, и в Сибири раскрыт, как шкалик в обед, очередной железный ящик, о котором кричат со страниц газет и журналов, что нескрываем.

– Ах, Миша Силантьич, нет, чтобы составить мне компанию, – он поднял полуштоф, – выпить за моё здравие, за свободу, эх, Миша Силатьич.

Жуков поднялся и вновь повторил:

– Служба.

– Та ну ее такую службу, – Прохор наливал в чарку водку, большую часть ее расплёскивая на стол, – а чего заходил—то?

Но вопрос повис в воздухе.

Миша возвращался в сыскное отделение в упавшем настроении, предположение не подтвердилось: Прохор Кузмин не может так сыграть, не по артистической части он мастак, а по другой области. Да и видно, что не просыхает несколько дней, притом Путилинский помощник у своих агентов, которых он имел среди завсегдатаев трактира, подтвердили, что мастер по сейфам третьего дня заявился в медвежьей шубе, бобровой шапке, в пиджачной паре, с бумажником, не закрывающимся от денег, вот с той минуты угощает, кто за стол присядет. Подозрение не подтвердилось, пусть лучше сейфы вскрывает да водку пьёт, чем руки кровянить и чужие жизни на свой счёт записывать.

Дежурный чиновник кивнул, что Иван Дмитриевич, как пришёл в отделение, так из кабинета и носа не казал, хотя утверждать не может, ибо на второй этаж не поднимался.

Когда вошёл Жуков к Путилину, тот сидел за столом, перед ним лежали разложенные в ряд шесть фотографических карточек. Одной рукой Иван Дмитриевич подпирал щёку, отсутствующим взглядом скользнул по помощнику и снова устремил взор на столешницу.

– Разрешите.

Начальник сыскной полиции не повёл бровью.

Миша без позволения присел на краешек стула, зная по опыту, что мешать Путилину не стоит, тот занят важным и, наверное, уже догадался, что Прохор не имеет отношения к убийству Весёлого.

Через несколько минут Иван Дмитриевич, наконец, обратил внимание на помощника.

– По лицу вижу, что Прохор отношения к нашему злодейству не имеет?

– Воистину так, Кузмин третий день пьянствует на Сенной после удачного дела.