– Не задумал бы девицу бросить, так судьба и по– другому потекла. А так она в анатомическом с распоротым брюхом, а он под суд. Вот судьбина, не приведи Господь.
– Не первое ж такое дело и не последнее.
– Иван Дмитрич, я все же не пойму, как он остался жив после падения с двух саженей и при том на камень. Как?
– Да очень просто, ты ж не читал отчет доктора?
– Нет.
– То—то, а дело я думаю было так. Выпили они крепко, потом оказались на мосту, там продолжили ругаться. Лиза стояла спиною к ограде или опиралась спиною. Петр стоял напротив то ли со зла, то ли еще по какой причине несколько раз ударил ее кулаком. Потом, может, толкнул, а может она поскользнулась, схватила его за пиджак и вместе полетели вниз. Она упала на спину, он на нее. От этого и остался жив, а она ударилась спиною и сверху получила несостоявшегося суженного. Бедняжка не почувствовала никакой боли. Доктор говорит, что смерть была мгновенной. Такова она петербургская обыденная история.
В последний вечер уходящего года необычайно рано спустилась на город непроглядная тьма. Черные тучи, дымящими паровозами, мчались по зимнему небу, через несколько часов вьюга завывала над крышами домов голодной волчицей и пронеслась по улицам, поднимая с земли и разбрасывая в холодном воздухе большие горсти снега.
Зато в кабинете все было спокойно, только плясали по стенам отблески пылавшего в камине красноватого с оранжевым отливом пламени, и от этого вся комната озарялась призрачным весёлым светом. В тишине что—то щелкнуло, захрипело и висевшие над камином часы начали отбивать одиннадцать ударов.
Иван Дмитриевич привык к такому поведению часов и даже не повернул головы, продолжая задумчиво смотреть на открытую чернильницу.
Через два дня начальник сыскной полиции Санкт—Петербурга Путилин должен представить доклад градоначальнику, из которого Фёдор Фёдорович Трепов выберет некоторые дела для упоминания во «Всеподданъйшем отчетъ С. Петербургскаго градоначальника за 1874 годъ» в третьем отделе под заголовком «О деятельности Сыскной Полиции».
Иван Дмитриевич обмакнул перо в чернильнице и по бумаге побежали мелкие, одна к одной, буковки:
«7 января, въ 10 часу утра, в дворницкой дома купца Шнуркова, на углу Тверской улицы и Лафонской площади, 3 Участка Рождественской Части, найденъ убитымъ дворникъ этого дома, крестьянинъ Псковской губерiи Дмитрiй Васильевъ, 18 летъ».
Как не устроена память, а события, словно фотографическая карточка, запечатлеваются где—то внутри. И теперь перед Путилиным пробегали картинки того, не столь далёкого, события.
Иван Дмитриевич сидел в кабинете и просматривал бумаги, пришедшие из канцелярии градоначальника, когда дежурный чиновник доложил о происшествии на Лафонской площади. Начальник сыскного отделения более склонялся к «живой» работе, документы, реляции, отчеты, доклады занимали много времени и были рутинным выполнением служебного долга.
Приятно, конечно, выйти на улицу, вдохнуть морозного воздуха, чтобы спёрло дыхание, пройтись по скрипучему снегу, остановиться и просто постоять в саду или лесу, прислушиваясь к пению птиц. Эх!
– Кто в отделении?
Дежурный понимал с полуслова.
– Из чиновников по поручениям никого.
– А Жуков?
– Здесь.
– Пусть ждёт у саней, сейчас выйду.
Миша Жуков, переведённый из младших, стал полноправным помощником начальника сыскного отделения и был малым не промах. Внимательный, подмечает иной раз то, что Путилин со своим опытом просматривал, вежливый в обращении со всеми, не только дамами, но и рабочими людьми, не отягощенными высокими целями в жизни.
Путилин поднялся с кресла, перед этим убрал со стола бумаги, аккуратно сложив в папку, которую положил в ящик стола. Размял ноги, в последнее время побаливало колено, не иначе чёрт сунул туда раскаленную кочергу и забыл. Накинул на плечи меховое пальто с большим бобровым воротником, взял в правую руку трость и направился к выходу.
Миша стоял без головного убора.
«Наверное, – подумалось Ивану Дмитриевичу, – молодёжь всегда одинакова. Поступает вопреки тому, что говоришь. Эдакий молчаливый протест».
– Шапка где? – Вместо приветствия спросил у помощника Путилин.
– Вот такая незадача, – после приветствия произнёс пристав 3 участка Рождественской части капитан Хоруженков. Мужчина лет под пятьдесят с густым басом и брюшком, которое обтягивала форменная шинель, – не успел год начаться, как беда катит в полную силу.
– Не всё, Константин Васильевич, складывается так, как нам бы хотелось, – ответствовал Путилин, – в такой час сидеть у камина, вытянув ноги и попивать горячий чаёк, а заместо этого приходится смотреть на лужи крови, старенький топор. Вы говорите топором дворника убили?
– Так точно, топором, сами сейчас увидите, Иван Дмитрич.
– Вот именно, топором и, вероятно, со старой потёртой ручкой?
– Как вы….
– Догадался? Да, просто, – улыбнулся начальник сыскной полиции, – угадал, а то, что топорище старое или новое, не, суть, важно, главное, что одной душой на свете стало меньше. Константин Васильевич, давайте пройдём на место преступления, всё—таки оттуда всё началось.
«По положению тъла и отсутствiю признаковъ борьбы можно было заключить, что Васильевъ убитъ во время сна. Окровавленный топоръ и переломленный столовый ножъ, которыми, по всей въероятности, совершено было преступленiе, лежали около кровати убитаго, носившаго на себъ слъды страшных ранъ на левом виске и правой сторонъ шеи».