Петербургский сыск. 1874–1883 - Страница 137

137

– Я о такой варианте не забыл, но он менее вероятен, нежели лапиковский след. Пришлому не за чем отягощать вину убийством малолетних детей.

Василий Михайлович, не теряя времени, попросил исправника, чтобы тот помог в организации поисков. Если найдено четыре тела, то кто может поручиться, что не будет найдено новых.

Чем глубже копали, тем больше тела извлекали из ямы, ставшей большой братской могилой женихов вдовы. Чем шире становилось место раскопок, тем более старые останки попадали в руки полицейских. Помимо относительно целых тел с ногами, руками и головами, стали находить и фрагменты столь плохо сохранившиеся, что даже не сразу удавалось определить, какой именно частью тела они были прежде. По все более значительному разложению останков становилось ясно, что время их пребывания в земле увеличивалось. Среди откопанных было два детских тела, Орлов сделал из сиего печального события вывод, что претенденты на руку и сердце приезжали с детьми. Соседи говорили, что никогда не замечали у Степаниды новых гостей. Это говорило только об одном, что после приезда мужчины переселялись в силосные и выгребные ямы.

В одежде убитых иногда находились мелкие предметы – пуговицы, монеты, расчёски, но один раз повезло, если такой факт можно назвать везением, рядом с одним из тел найдены часы в серебряном корпусе. Часы были с гравировкой, этим, видимо, и можно объяснить то, почему они не были взяты. Закопавший часы, кто бы это ни был, проявил, безусловно, завидную предусмотрительность, ибо вещь жертвы могла бы послужить очень серьезной уликой против него.

Капитан Орлов крутил в руках часы, рассматривая каждую царапину, но был удовлетворён, когда открыл крышку и на ней гравированные буквы «Г. Г.»

– Это поможет в опознании нерадивого женишка? – Спросил исправник, заглядывая через плечо Василия Михайловича.

– Думаю, да, – сыскной агент задумался, – а может и нет. Это сродни поискам иголки в стоге сена. Мы не знаем губернии, из которой приехал ГГ, вся надежда на объявления в газетах.

– Вы верно подметили, Василий Михайлович, сродни иголки в стоге сена.

В столице Михаил направился в сыскное отделение доложить Путилину о том, как продвигается следствие.

– Обычный пожар превратился в таинственное дело, – Иван Дмитриевич насмешливо смотрел на Жукова, ибо знал, что чиновник по поручениям падок на романы с лихо закрученным сюжетом и сокрытыми под грудой слов секретами.

– Не то, чтобы таинственное, – начал Михаил и умолк, когда начальник сыска поднял руку.

– Я понимаю, что теперь следует уделить больше внимания жертвам чёрной вдовы. То, что вами с Василием Михайловичем предложено, очень кстати, но думаю, губернские полицейские власти затянут проверку газет и журналов, а нам важнее всего время, так что придётся командировать в ближайшие губернские города агентов. Посмотри, Миша, кого можно направить.

– Хорошо.

В руинах сгоревшего дома Степаниды в то же время, когда велись раскопки на лесной опушке, велись исследования. При просеивании золы были обнаружены сначала челюстной мост, а затем и нижняя челюсть, которой этот мост соответствовал. Степанида пользовалась таким зубным мостом, это показали в один голос все ее сожители. Обнаруженная нижняя челюсть служила косвенным указанием и подтверждала версию капитана Орлова о том, что именно Степанида была убита вместе со своими детьми и обезглавлена в ночь на 28 апреля 1882 года.

Романа Лапикова арестовали, но толком добиться от него ничего не удалось. Молчал, только от волнения мял пальцы и изредка улыбался, хотя нынешняя сожительница молодого человека подтвердила, что ночь, в которую произошло убийство и поджёг, он спал с нею и никуда не отлучался. Жили они в трёх верстах от сожжённого дома, да идти надо было через лес, в обход и того больше.

12 мая нашёлся свидетель, заявивший, что в ночь преступления видел недалеко от дома вдовы Лапикова. Василий Михайлович такому заявлению не поверил. Уж очень складно получалось. Но после второго часа, когда капитан пытался добиться правды от свидетеля, оказавшегося соседом Степаниды, признался, что научил его таким словам становой пристав. Гневу столичного чиновника не было пределу, только благодаря вмешательству полковника Ридингера, удалось успокоить Орлова.

В след за первым последовало новое заявление, но к нему касательства из уездных властей никто не имел.

– Я прибыл сегодня и сразу к вам, – говорил Евсей Иванов, сосед по улице госпожи Ганиной.

– Так что вы хотели рассказать.

– Вот я и говорю, как прибыл из Гельсингфорса, так и… вот у вас.

– Что вы хотели сообщить?

– Странное дело, говорю, вот приехал домой, а мне и говорят, что Степаниду с детишками жизни лишили и дом сожгли. Так вот, говорят, в ночь на двадцать восьмое это случилось?

– Да, в ночь на двадцать восьмое, – нетерпеливо повторил Орлов.

– Вот и я говорю странно.

– Так что странно?

– Видел я Степаниду в Гельсигфорсе вечером двадцать седьмого числа.

– Вы не могли ошибиться?

– Что вы? Соседку, говорю, не опознал бы? Ни в жисть.

– Значит, говорите, встретили двадцать седьмого?

– Совершенно верно.

– В каком часу?

– Наверное, восьмом.

– Вы разговаривали с ней?

– Я ей «здравствуй, соседка», а она зыркнула на меня нехорошим взглядом и шаг прибавила.

– Ошибиться—то не мог.

– Вот вам крест, – осенил себя крестным знамением.

– Как она одета была?

– Как обычно, – и добавил, – да по чести, не на одежду я смотрел, говорю, а на неё.

137